Неточные совпадения
Но как ни строго хранили будочники вверенную им тайну, неслыханная весть об упразднении градоначальниковой головы в несколько минут облетела весь
город. Из обывателей многие плакали, потому что почувствовали себя сиротами и, сверх того, боялись подпасть под ответственность за то, что повиновались такому градоначальнику, у которого на плечах вместо головы была
пустая посудина. Напротив, другие хотя тоже плакали, но утверждали, что за повиновение их ожидает не кара, а похвала.
Другие утверждали, что Пфейферша еще в вольном
городе Гамбурге полюбила Грустилова за его меланхолический вид и вышла замуж за Пфейфера единственно затем, чтобы соединиться с Грустиловым и сосредоточить на себе ту чувствительность, которую он бесполезно растрачивал на такие
пустые зрелища, как токованье тетеревов и кокоток.
Впрочем, приезжий делал не всё
пустые вопросы; он с чрезвычайною точностию расспросил, кто в
городе губернатор, кто председатель палаты, кто прокурор, — словом, не пропустил ни одного значительного чиновника; но еще с большею точностию, если даже не с участием, расспросил обо всех значительных помещиках: сколько кто имеет душ крестьян, как далеко живет от
города, какого даже характера и как часто приезжает в
город; расспросил внимательно о состоянии края: не было ли каких болезней в их губернии — повальных горячек, убийственных каких-либо лихорадок, оспы и тому подобного, и все так обстоятельно и с такою точностию, которая показывала более, чем одно простое любопытство.
— Пан полковник, пан полковник! — говорил жид поспешным и прерывистым голосом, как будто бы хотел объявить дело не совсем
пустое. — Я был в
городе, пан полковник!
Город был
пустой, и шум раздавался в нем, точно в бочке.
Но, несмотря на голоса из темноты, огромный
город все-таки вызывал впечатление
пустого, онемевшего. Окна ослепли, ворота закрыты, заперты, переулки стали более узкими и запутанными. Чутко настроенный слух ловил далекие щелчки выстрелов, хотя Самгин понимал, что они звучат только в памяти. Брякнула щеколда калитки. Самгин приостановился. Впереди его знакомый голос сказал...
— Все мои сочлены по Союзу — на фронте, а я, по силе обязанностей управляющего местным отделением Русско-Азиатского банка, отлучаться из
города не могу, да к тому же и здоровье не позволяет. Эти беженцы сконцентрированы верст за сорок, в
пустых дачах, а оказалось, что дачи эти сняты «Красным Крестом» для раненых, и «Крест» требует, чтоб мы немедленно освободили дачи.
Дома огородников стояли далеко друг от друга, немощеная улица — безлюдна, ветер приглаживал ее пыль, вздувая легкие серые облака, шумели деревья, на огородах лаяли и завывали собаки. На другом конце
города, там, куда унесли икону, в
пустое небо, к серебряному блюду луны, лениво вползали ракеты, взрывы звучали чуть слышно, как тяжелые вздохи, сыпались золотые, разноцветные искры.
Часа через полтора Самгин шагал по улице, следуя за одним из понятых, который покачивался впереди него, а сзади позванивал шпорами жандарм. Небо на востоке уже предрассветно зеленело, но
город еще спал, окутанный теплой, душноватой тьмою. Самгин немножко любовался своим спокойствием, хотя было обидно идти по
пустым улицам за человеком, который, сунув руки в карманы пальто, шагал бесшумно, как бы не касаясь земли ногами, точно он себя нес на руках, охватив ими бедра свои.
—
Город —
пустой, смотреть в нем нечего, а вы бы рассказали мне о Париже, — останьтесь! Вина выпьем…
С одной стороны Волга с крутыми берегами и Заволжьем; с другой — широкие поля, обработанные и
пустые, овраги, и все это замыкалось далью синевших гор. С третьей стороны видны села, деревни и часть
города. Воздух свежий, прохладный, от которого, как от летнего купанья, пробегает по телу дрожь бодрости.
«А там есть какая-нибудь юрта, на том берегу, чтоб можно было переждать?» — спросил я. «Однако нет, — сказал он, — кусты есть… Да почто вам юрта?» — «Куда же чемоданы сложить, пока лошадей приведут?» — «А на берегу: что им доспеется? А не то так в лодке останутся: не азойно будет» (то есть: «Не тяжело»). Я задумался: провести ночь на
пустом берегу вовсе не занимательно; посылать ночью в
город за лошадьми взад и вперед восемь верст — когда будешь под кровлей? Я поверил свои сомнения старику.
В Японии, напротив, еще до сих пор скоро дела не делаются и не любят даже тех, кто имеет эту слабость. От наших судов до Нагасаки три добрые четверти часа езды. Японцы часто к нам ездят: ну что бы пригласить нас стать у
города, чтоб самим не терять по-пустому время на переезды? Нельзя. Почему? Надо спросить у верховного совета, верховный совет спросит у сиогуна, а тот пошлет к микадо.
Мы не верили глазам, глядя на тесную кучу серых, невзрачных, одноэтажных домов. Налево, где я предполагал продолжение
города, ничего не было:
пустой берег, маленькие деревушки да отдельные, вероятно рыбачьи, хижины. По мысам, которыми замыкается пролив, все те же дрянные батареи да какие-то низенькие и длинные здания, вроде казарм. К берегам жмутся неуклюжие большие лодки. И все завешено: и домы, и лодки, и улицы, а народ, которому бы очень не мешало завеситься, ходит уж чересчур нараспашку.
Я хочу быть артисткой, я хочу славы, успехов, свободы, а вы хотите, чтобы я продолжала жить в этом
городе, продолжала эту
пустую, бесполезную жизнь, которая стала для меня невыносима.
У него уже была своя пара лошадей и кучер Пантелеймон в бархатной жилетке. Светила луна. Было тихо, тепло, но тепло по-осеннему. В предместье, около боен, выли собаки. Старцев оставил лошадей на краю
города, в одном из переулков, а сам пошел на кладбище пешком. «У всякого свои странности, — думал он. — Котик тоже странная, и — кто знает? — быть может, она не шутит, придет», — и он отдался этой слабой,
пустой надежде, и она опьянила его.
От Мёроса, шедшего с кинжалом в рукаве, «чтоб
город освободить от тирана», от Вильгельма Телля, поджидавшего на узкой дорожке в Кюснахте Фогта — переход к 14 декабря и Николаю был легок. Мысли эти и эти сближения не были чужды Нику, ненапечатанные стихи Пушкина и Рылеева были и ему известны; разница с
пустыми мальчиками, которых я изредка встречал, была разительна.
Когда он уехал, в
городе осталось несколько таинственно розданных, довольно невинных украинских брошюр, а в моей душе — двойственное ощущение. Мне казалось, что Пиотровский малый
пустой и надутый ненужною важностью. Но это таилось где-то в глубине моего сознания и робело пробиться наружу, где все-таки царило наивное благоговение: такой важный, в очках, и с таким опасным поручением…
В
городе говорили, что он был влюблен в Лену, что его отец сначала не хотел слышать об этой любви, но потом дал согласие: года через два Мощинский должен был оставить гимназию и жениться. Но все это были, кажется,
пустые толки, которым отчасти содействовал отец Лены, человек несколько легкий и гордившийся дочерью…
Не доезжая верст пяти, «Первинка» чуть не села на мель, речная галька уже шуршала по дну, но опасность благополучно миновала. Вдали виднелись трубы вальцовой мельницы и стеаринового завода, зеленая соборная колокольня и новое здание прогимназии. Галактион сам командовал на капитанском мостике и сильно волновался. Вон из-за мыса выглянуло и предместье.
Город отделялся от реки болотом, так что приставать приходилось у
пустого берега.
Вообще я недоволен переходом в Западную Сибирь, не имел права отказать родным в желании поселить меня поближе, но под Иркутском мне было бы лучше.
Город наш в совершенной глуши и имеет какой-то свой отпечаток безжизненности. Я всякий день брожу по
пустым улицам, где иногда не встретишь человеческого лица. Женский пол здесь обижен природой, все необыкновенно уродливы.
…Вы нас ожидаете, а мы все на месте. Не могу добиться решительного ответа насчет Тобольска… скоро сказка сказывается, не скоро дело делается… Кажется государственные преступники для того только рассыпаны по
городам Сибири, чтобы кормить мясом в постные дни проезжающих ревизоров и утешать их в свободные часы от
пустых и ничего не доказывающих смотров…
В ряду московских особенностей не последнее место должны занимать
пустые домы. Такие домы еще в наше время изредка встречаются в некоторых старых губернских
городах. В Петербурге таких домов вовсе не видно, но в Москве они есть, и их хорошо знают многие, а осебенно люди известного закала.
Так проводили время наши сокольницкие пустынники, как московское небо стало хмуриться, и в одно прекрасное утро показался снежок. Снежок, конечно, был
пустой, только выпал и сейчас же растаял; но тем не менее он оповестил дачников, что зима стоит недалеко за Валдайскими горами. Надо было переезжать в
город.
Я спотыкался о тугие, свитые из ветра канаты и бежал к ней. Зачем? Не знаю. Я спотыкался,
пустые улицы, чужой, дикий
город, неумолчный, торжествующий птичий гам, светопреставление. Сквозь стекло стен — в нескольких домах я видел (врезалось): женские и мужские нумера бесстыдно совокуплялись — даже не спустивши штор, без всяких талонов, среди бела дня…
Домашняя птица дохла от повальных болезней, комнаты
пустовали, нахлебники ругались из-за плохого стола и не платили денег, и периодически, раза четыре в год, можно было видеть, как худой, длинный, бородатый Зегржт с растерянным потным лицом носился по
городу в чаянии перехватить где-нибудь денег, причем его блинообразная фуражка сидела козырьком на боку, а древняя николаевская шинель, сшитая еще до войны, трепетала и развевалась у него за плечами наподобие крыльев.
Бьет час, и весь этот людской сброд, измученный отчасти беготней, отчасти легкомыслием, отчасти праздностью, сосредоточивается за табльдотами. На некоторое время
город кажется
пустым.
Он застал ее с матерью. Там было человека два из
города, соседка Марья Ивановна и неизбежный граф. Мучения Александра были невыносимы. Опять прошел целый день в
пустых, ничтожных разговорах. Как надоели ему гости! Они говорили покойно о всяком вздоре, рассуждали, шутили, смеялись.
В радости они не знали, что делать. Вечер был прекрасный. Они отправились куда-то за
город, в глушь, и, нарочно отыскав с большим трудом где-то холм, просидели целый вечер на нем, смотрели на заходящее солнце, мечтали о будущем образе жизни, предполагали ограничиться тесным кругом знакомых, не принимать и не делать
пустых визитов.
В
городе у нее был большой дом, много уже лет стоявший
пустым, с заколоченными окнами.
Елена сошла на берег и, сама не зная для чего, объехала
город на электрическом трамвае. Весь гористый, каменный белый
город казался
пустым, вымирающим, и можно было подумать, что никто в нем не живет, кроме морских офицеров, матросов и солдат, — точно он был завоеван.
— Леса —
пустое дело, — говорит Осип, — это имение барское, казенное; у мужика лесов нет.
Города горят — это тоже не великое дело, в
городах живут богатые, их жалеть нечего! Ты возьми села, деревни, — сколько деревень за лето сгорит! Может — не меньше сотни, вот это — убыток!
Три лета прожил я «десятником» в мертвом
городе, среди
пустых зданий, наблюдая, как рабочие осенью ломают неуклюжие каменные лавки, а весною строят такие же.
Он послал меня в
город за полицией, а сам присел на край ямы, опустив в нее ноги, зябко кутаясь в потертое пальто. Известив о самоубийстве городового, я быстро прибежал назад, но за это время октавист допил водку покойника и встретил меня, размахивая
пустой бутылкой.
Придворные приходят смотреть работу портных и ничего не видят, так как портные водят иголками по
пустому месту. Но, помня условие, все должностные лица говорят, что видят платья и хвалят их. То же делает и царь. Приходит время процессии, в которой царь пойдет в новом платье. Царь раздевается и надевает новые платья, т. е. остается голый и голый идет по
городу. Но, помня условие, никто не решается сказать, что платьев нет, до тех пор, пока малое дитя не вскрикнуло: «Смотрите, он голый!»
Солнце точно погасло, свет его расплылся по земле серой, жидкой мутью, и трудно было понять, какой час дня проходит над
пустыми улицами
города, молча утопавшими в грязи. Но порою — час и два — в синевато-сером небе жалобно блестело холодное бесформенное пятно, старухи называли его «солнышком покойничков».
Когда он, рано утром, подъезжал к своему
городу, встречу ему над обнажёнными полями летели журавли, а высоко над ними, в
пустом небе, чуть видной точкой плавал коршун.
Далее, после нескольких
пустых подробностей, та же повествовательница рассказывала, что «муж ее еще в детстве слыхал о российском
городе Астрахани; что с казаками, ее пленившими, при ней соединилось много татар Золотой орды и русских, что они убивали детей своих и пр.».
Вернуться домой с
пустыми руками Гордею Евстратычу было тошнехонько, и он проживался в
городе целый месяц.
Нет, это невозможно! это
пустые слухи!..» — говорили жители низовых
городов и, на минуту встревоженные этим грозным известием, обращались спокойно к обыкновенным своим занятиям.
— Да вот, сударь, умеете с людьми говорить. Я ведь стар уже, восьмой десяток за половину пошел. Всяких людей видал. Покойнику государю, Александру Павловичу, представлялся и обласкан словом от него был. В целом
городе, благодарение богу, известен не за
пустого человека, и губернаторы, и архиереи, и предшественники вот его высокоблагородия не забывали, как меня зовут по имени и по батюшке.
«Предприниматели» вздрогнули и остановились. Кругом их уже была темная ночь: вдали то затихал, то снова раскатывался грохот разъезжавшегося по домам
города; на небе изредка проскакивали чуть заметные звезды; на длинном,
пустом, по-видимому, взвозе не было заметно ни души живой.
Перейры более не брали меня к себе на каникулы; и, оставаясь один в громадной
пустой школе и
пустом для меня
городе, я слонялся бесцельно целый день, напоминая более всего собаку, потерявшую хозяина.
Прежде любопытные иностранцы находили в России
пустые, унылые
города, где пять или шесть Судей составляли все общество; но теперь в каждой Губернии находят они цветущую столицу, украшенную новыми зданиями, оживленную присутствием многочисленного Дворянства, которое призывает их к веселиям лучших Европейских
городов и своим приятным гостеприимством, ласковою учтивостию доказывает им, что обширные степи и леса не служат в России преградою для успехов светской людкости.
— Ну, вот видишь, он все говорит неправду. Меня сколько он раз маленькую обманывал: пойдет в
город куда-нибудь: «Погоди, Мари, говорит, я принесу тебе конфет», — и воротится с
пустыми руками. Я уж и знаю, но нарочно и пристану: «Дай, папаша, конфет». — «Забыл», говорит, и все каждый раз забывает, такой смешной!
Город начал
пустеть — и пора!
Девушкин начал прятаться от людей, ходил в
город всё реже и только когда не мог избежать этого. Ясно видел, что никому не нравится, все смотрят на него с любопытством и нет людей, которые привлекали бы его сердце. Его длинная фигура, с неуклюжею головою на уродливо тонкой шее, желтое, костлявое лицо и
пустые глаза, его робость, скрипучий, срывающийся голос и неподвижные, лишние руки — весь он не возбуждал в людях симпатии.
Николаевск
город надо бы подальше обойти, да уж мы притомились по
пустым местам, да и припасы кончились. Вот подходим к реке под вечер, видим: на берегу люди какие-то. Пригляделись, ан это вольная команда [Вольную команду составляют каторжники, отбывшие положенный срок испытания. Они живут не в тюрьме, а на вольных квартирах, хотя все же и они лично, и их труд подвергаются известному контролю и обусловлены известными правилами. (Примеч. В. Г. Короленко.)] с сетями рыбу ловит. Ну и мы без страху подходим...
А стояли мы в карауле за
городом, как всегда пороховые погреба бывают вдалеке от жилья, а кордегардией у нас служили сени одного
пустого погреба, в котором в эту пору пороху не было. Тут в сенях и солдаты и я, — часовые наружи, а казаки — трое с солдатами, а трое в разъезд уехали.
— Несчетное множество народу погубил, — объяснял он со вздохом. — Года с три
город совсем
пустой стоял, а потом опять заселился.